АвторФото

Слава, пусть и сомнительная, накрыла меня с головой после выхода сериала. Мой герой, трогательный ботаник, ставший миллионером, полюбился зрителям. Поклонники караулили у подъезда, а телефон разрывался от звонков журналистов. Сначала я радовался, раздавал автографы, смущенно улыбался в объективы. Думал, это издержки профессии. Пока однажды не увидел в желтой газете свою фотографию… с собственного балкона.

Под снимком, где я в одних трусах жарил яичницу, красовался заголовок «Звезда сериала «Стартапер» не моет посуду?». В тот момент я почувствовал себя голым, выставленным на всеобщее обозрение.

Позвонил агенту, тот только развел руками: «Ты же публичная личность!». Но я не подписывался на то, чтобы копаться в моей личной жизни! Агент посоветовал нанять охрану, но я решил идти до конца.

Обратился к юристу. Тот, изучив фотографии и публикации, подтвердил: я имею полное право подать в суд. Статья 152.1 Гражданского кодекса РФ защищает мою частную жизнь от постороннего вмешательства, а статья 137 Уголовного кодекса РФ предусматривает наказание за незаконное распространение информации о частной жизни.

Судебный процесс длился несколько месяцев. Папарацци, ушлый тип в кожаной куртке, уверял, что я сам дал согласие на съемку, разгуливая по квартире с открытыми окнами. Бред! К счастью, у меня были доказательства: записи с камер видеонаблюдения в подъезде, подтверждающие, что фотограф проник в дом незаконно.

В итоге суд встал на мою сторону. Папарацци обязали выплатить мне компенсацию морального вреда и опубликовать опровержение. Сумма, конечно, не вернула мне чувство защищенности, но сам факт победы важен.

Эта история многому меня научила. Во-первых, даже публичным людям нужно защищать свое личное пространство. Во-вторых, в России есть законы, которые работают, нужно только не бояться их использовать. И в-третьих, теперь я всегда задергиваю шторы. На всякий случай.

Выигранный суд, безусловно, стал для меня победой. Не скрою, сумма компенсации, которую обязали выплатить агентство, нанявшее того самого папарацци, была существенной. Первое время после оглашения решения я чувствовал эйфорию. Справедливость восторжествовала! Мне даже начали поступать звонки от коллег — некоторые, как оказалось, тоже страдали от назойливости прессы, но предпорочнее считали отмалчиваться. «Молодец, что не побоялся!», «Ты настоящий боец!», — эти слова, конечно, грели самолюбие. Но эйфория быстро прошла.

Деньги — деньгами, а осадок остался. Я поймал себя на мысли, что начинаю бояться собственной тени. Перестал открывать окна даже в самую невыносимую жару, завесил шторами весь дом. На улицу выходил, только тщательно замаскировавшись: кепка, капюшон, темные очки — благо, погода в Питере позволяет. Перестал ходить в любимый бар, отказался от поездок в метро. Даже с друзьями встречался на нейтральной территории, стараясь не «светить» свою квартиру.

Однажды вечером, сидя в полутьме и листая новостную ленту (даже подписки пришлось почистить — вдруг где «засвечусь»), я понял: так жить нельзя! Победа над папарацци обернулась поражением — я стал заложником собственного страха.

И тогда я решил действовать. Нет, не нанимать армию телохранителей и не запираться в четырех стенах. Я решил вернуть себе свою жизнь. Начал с малого: вновь стал ходить в свой любимый бар. Да, поначалу было неуютно — бросал нервные взгляды на посетителей, ежился от каждого шороха. Но постепенно страх отступил. Потом отказался от маскировки во время прогулок. Да, меня узнавали на улице, просили автографы, фотографировались. Но я четко обозначил границы: «Спасибо, мне очень приятно, но, пожалуйста, без фото в моей квартире». И знаете — это работает! Люди, в большинстве своем, понимают и уважают личные границы.

Конечно, я понимаю, что полностью избавиться от внимания публики не получится. Да мне этого и не надо. Главное — я снова научился жить своей жизнью, а не прятаться от нее. И это, пожалуй, самая главная победа.

Но моя история с папарацци, как ни странно, принесла и неожиданные плоды. После суда, когда шумиха немного улеглась, мне позвонила женщина. Представилась Анной, сказала, что она адвокат, и предложила встретиться. Я сначала насторожился — мало ли кто и что предлагает. Но Анна интриговала: «У меня к вам деловое предложение. Ваша история может помочь многим людям».

Встречались мы в тихом кафе. Анна оказалась строгой женщиной лет сорока, с пронзительным взглядом и папкой бумаг в руках. Она рассказала, что возглавляет общественную организацию, которая помогает жертвам нарушения тайны частной жизни. «Вы даже не представляете, сколько людей страдает от произвола желтой прессы, — говорила Анна. — Врачи размещают фотографии пациентов в сетях, коллеги травят друг друга компроматом в чатах. А люди даже не знают, как себя защитить. Думают, раз нет денег на адвокатов — значит, закон не на их стороне».

И тогда я понял, что моя история может стать не просто частным случаем, а прецедентом. Я согласился сотрудничать с организацией Анны. Нет, я не стал лицом рекламной кампании и не раздавал интервью направо и налево. Просто рассказывал свою историю. На встречах с журналистами (теперь я тщательно выбирал, с кем говорить), на своей странице в соцсетях, даже выступил в качестве эксперта на одном из ток-шоу.

Поначалу было непривычно. Я же актер, а не общественный деятель. Но потом втянулся. Оказалось, что делиться своим опытом — это важно. Я получал письма от совершенно незнакомых людей, которые благодарили за то, что я открыл им глаза на их права. Кто-то рассказывал свою историю, кто-то просил совета. И я понимал, что делаю что-то действительно важное.

Моя жизнь, конечно, изменилась. Я стал более осторожным, научился отделять личное от публичного. Но главное — я понял, что даже одна история, один случай может что-то изменить. И что молчание — не всегда золото. Иногда нужно говорить. Говорить, чтобы защитить себя и других.

И всё же эта история с папарацци дала трещину. Нет, не в моей душе, и слава богу, а в отношениях с Юлей. Мы с ней познакомились ещё до всей этой шумихи, на съёмках сериала, где она работала художником по костюмам. Юля — человек не публичный, даже в соцсетях не сидит. И поначалу вся эта шумиха вокруг моей персоны её забавляла. Она смеялась: «Ну ты даёшь, звезда! Яичницу ему фотографируют!»

Но после суда всё изменилось. Юля как-то замкнулась, стала резкой. Говорила, что я постоянно «на публике», что она устала от моих «фанатов» и «борьбы за справедливость». Я пытался объяснить, что делаю это не ради славы, а чтобы помочь другим. Что важно не молчать, а бороться за свои права. Но Юля меня не слышала. «Ты стал другим», — твердила она. — «Тебя засосала эта пучина».

И вот однажды вечером, после очередного моего интервью на телевидении, Юля собрала вещи и ушла. «Мне нужно подумать», — сказала она на прощание. Я остался один в пустой квартире, среди задернутых штор и молчаливого телевизора. И впервые за всё время засомневался: а правильно ли я поступил, подавая в суд на того папарацци? Может быть, Юля права, и я и правда стал другим? Может быть, цена этой «победы» оказалась слишком высокой?

Ответ на этот вопрос я ищу до сих пор.

Прошло уже полгода с тех пор, как Юля ушла. Полгода, как я живу в этой звенящей тишине, где каждый шорох напоминает о ней. Помню, как бесило, когда она оставляла чашку на столе, а не убирала в раковину, как обещал себе тысячу раз. А теперь готов на всё, лишь бы увидеть эту чашку на столе снова.

Сначала я злился. Злился на Юлю за то, что она не поняла, не оценила моих действий. Ведь я всё это делал не ради славы, а для людей, для справедливости. Думал, она, как никто другой, должна была меня поддержать. Я ведь делился с ней каждым своим шагом, каждым сомнением. Неужели она не видела, как мне тяжело? Как эта публичность, пусть и вынужденная, давит на меня?

Потом злость сменилась отчаянием. Я пытался звонить Юле, писал сообщения, даже пару раз дежурил у её подъезда, как мальчишка. Бесполезно. Она не брала трубку, не отвечала на сообщения, а при встрече лишь холодно бросала: «У меня всё хорошо. Не нужно меня искать».

Однажды, бродя по ночному городу, забрёл в наш с ней любимый сквер. Тот самый, где мы впервые поцеловались под дождём, прячась от ливня под огромным цветущим каштаном. Сел на скамейку, достал телефон и машинально набрал её номер. И тут, сам не ожидая от себя, оставил голосовое сообщение. Говорил долго, путано, сбивчиво. Рассказал про свою боль, про то, как мне её не хватает, про то, что готов изменить свою жизнь, если это нужно для нашего счастья.

Не знаю, что на меня нашло. Наверное, отчаяние и одиночество довели до такого состояния, что я перестал бояться показаться слабым. Просто говорил, что чувствую.

На следующий день Юля сама позвонила. Мы долго говорили. О нас, о моих ошибках, о её страхах. Юля призналась, что испугалась этой волны публичности, обрушившейся на меня. Что я стал слишком «правильным», слишком «публичным», и она просто перестала видеть во мне того простого парня, в которого влюбилась. «Я понимаю, что ты делаешь важное дело, — сказала она. — Но нельзя же жертвовать своим счастьем ради этого. Нужно найти баланс между публичным и личным».

Мы решили попробовать сначала. Не спеша, осторожно, как будто учимся ходить заново. Я стал больше времени уделять нам, а не интервью и общественной деятельности. Научился говорить «нет», когда речь идет о моей личной жизни. Юля вернулась. И теперь, когда она рядом, я точно знаю: за наше счастье стоит бороться. Как и за право быть собой, настоящим, а не придуманным образом на глянцевой обложке.